Ведут

Какая дьявольская сила Их гонит строем в никуда?

В полях безропотной России Они исчезнут навсегда.

Запоминай, мой друг-свидетель, Какие страшные дела

Идут-бредут по белу свету, И бьют навзрыд колокола. И неужели воля Божья Благословила этот ад,

Где свет свободе не поможет И к правде нет путей назад!


1937

Шестой барак, зима 1932 года
Памяти моей мамы Евдокии Семеновны
Тут солнце не пробьется в полумрак, И люди здесь, похожие на тени,
И пахнет смертью наш шестой барак, На небо уходящий постепенно…

И доктор не приходит к нам давно
Хоть посмотреть на нас, в бреду храпящих -

Кому весну увидеть не дано,
Кто завтра на заре сыграет в ящик…

Лишь ангел залетает к нам в окно - За души наши темные в ответе; Мы молим Бога только об одном, Чтоб ангел нас сегодня не заметил.

Так хочется увидеть нам весну И солнце золотое в небе синем, А там хоть умереть или заснуть,
И нашу жизнь постылую покинуть.

1982

Эшелон 1931 года
Николаю Гайдуку

По бесконечным перегонам Через сибирские снега

Печальный стук колес вагона Завис тревогой на века.


И в той немереной печали, Сквозь раздраженный визг и лязг,

Мы равнодушно смерть встречали, В упор смотревшую на нас.


И в душной той вагонной мути Без сожаления и слез

Я жил последние минуты Под бесконечный стук колес.


Я даже Богу не поверил

В потоке постоянной лжи,

Что мне придется в полной мере Освоить счастье - долго жить,


Познать любовь, принять измену, За труд не требуя венца,

И плыть на волнах вдохновенья Слепым избранником Творца.


Но все же страх не смог осилить На звон замков и стук колес, Плывущие над всей Россией

В пурге, летящей под откос.


1982

Недоставленное письмо

Сводному брату Ари-Суло Кольенену, солдату финской армии. 1939. Декабрь.

Как бы ясно, как бы вкратце объяснить тебе,

незнакомый кровный братец по лихой судьбе?


Нас граница разделила В тот тревожный час

И вражды Великой сила притупила нас...

Сразу все, понятно дело, мне не написать,

не писала и не смела, и боялась мать.

Врало радио со звоном, что никто иной -

три - на триста миллионов кинулись войной...

Знать, Отечества защита - мой священный долг, лагерями я воспитан,

как ученый волк...

По секретному приказу в логове чужом,

получилось - я обязан в твой ворваться дом.

Незнакомый, непонятный русский мой язык...


Твой же долг меня принять на твой кинжальный штык...

Или встретимся внезапно в месте страшном том -

я смертельно оцарапну грудь твою штыком.

Чтоб тому не состояться, кончу я с войной...

Я не трус, пойми, мой братец, белоглазый мой!

Ты, рожденный быть свободным, можешь не понять,

что меня тюрьму народов гонят защищать...

Расстреляют перед строем по указу пусть,

я сыграю им героя, даже улыбнусь!

Смерть приму я в поле чистом на рассвете дня,

но позор братоубийства - акт не для меня...


Знай, мне очень жить хотелось... Я убит Войной...

Что же смог еще я сделать, сероглазый мой?

А глухое место боя Зарастет в годах...

Мы не встретимся с тобою В жизни никогда...

День освобождения

Мой поезд ушел, огни хвостового вагона

Мерцают, как звезды, и медленно тают вдали. Лишь ветер да снег на этом глухом перегоне, На северном склоне покатости нашей Земли.


Махрой и карболкой пропитана душная станция - Желтого света круг и плевки на полу.

Мне здесь ночевать… Вдвоем на свободе остаться

С портретом Великого Сталина в темном копченом углу.


Таким получился первый мой день свободы - Без солнца, с пургою, секущей лицо…

Я этого ждал четыре томительных года, Как добрую сказку с хорошим концом…


Но сказки не вышло!

И призрак свободы растаял,

И рельсы уходят обратно в полярную мглу. Остались ребята.

Со мною с улыбкой Сталин, Как символ свободы,

Повешенный в Красном углу…


1953

Возвращение в Ленинград не состоялось

Иду к тебе, как к отчему порогу. Родительского дома больше нет. В пятнадцать лет этапные дороги И волчий в виде паспорта билет…


Опальный из Сибири твой изгнанник, Отвергнутый тобою блудный сын Пришел к тебе дорогами страданий Из тысяч уничтоженных - один.


Прими меня к себе, Петра творенье, Или твой разум выкрали враги?

Запреты всюду, ссылки, выдворенья, И некому подать уже руки…


Так что же будет, Ленинград мой милый, Когда ты снова станешь мне родным?!

Или ты весь растолкан по могилам И места нет сынам твоим живым?


Ужели все бездомные собаки

И крысы с кораблей сошли сюда, Чтобы накликать горе и наплакать, Чтоб наводненьем грянула беда?


К кому же обратиться с заявлением О загнанной в тупик моей судьбе,


Молить о бесконечном наводнении, Чтоб смыло все позорное в тебе!


Иль провалиться вместе нам с тобою, Раз вместе жить заказаны пути;

Пусть волны моря прошлое накроют, Чтоб жизнь и мир увидеть впереди…


1945

Брату Эйно - без адреса, копию - Всевышнему

Я не знаю, где твоя могила, Где упал, раскинув руки, ты,

В рудниках ли Колымы постылой Или в талой тундре Воркуты.

Ты ко мне приходишь в сновиденьях, Вознесенный в небо, по ночам

И зовешь к святому отомщенью Справедливой пулей палачам!

Безысходность можно ли измерить, Горе матери и гнев отца...


С ними умерла святая вера

В исполненье кары подлецам. Если долетят мои прошенья, Всемогущий, к трону твоему,

Разреши исполнить отомщенье - Мой последний подвиг, - самому. Знаю, не сомкнется круг кровавый, Будут снова выстрелы в ночи, Разреши последнее мне право -

Круг замкнуть и выбросить ключи! Я твое творенье и подобье

И готов взорваться, как звезда - Распылить собой и месть, и злобу В пустоту, за небо, в никуда!

Реквием
Я примкну плечо к чужому горю, Белый гроб на горку понесу, Горе, как волна седого моря, Прошибает горькую слезу.
Горе, как прибой, имеет крылья,

Чтоб хлестать наотмашь сгоряча... Плачьте, люди, чтобы не остыли Ваши равнодушные сердца.
Мой сосед погиб - мальчишка смелый, Мотогонщик быстрый, как стрела,
Попрощаться с мамой не успел он, Даже не прервал свои дела.
Весь он жил мечтательным полетом, Незнакомый маленький сосед, Может, он пытался стать пилотом, Может - космонавтом, может - нет. О делах мы с ним не говорили - Было все открыто, на виду,
Он растил стремительные крылья На тревогу, радость и беду.
Что теперь сказать тебе в вдогонку? Тише едешь - дальше будешь - нет! Ты в дали возвышенной и звонкой, Непослушный маленький сосед.
Просто ты случайно перепутал Тормоза с рулями высоты,
Не свернул от горестной минуты,

Опьяненный быстротою ты. Есть всему конец, и даже горю - Каждому свое, своей порой!
Пусть твоим бессмертьем будет скорость, За мечтой умчавшийся герой!

Базаиха, 1970

Белый крест

Над Енисеем в небе Белый крест –

Над косогором, над тайгой Светится.

И мы сюда пришли из разных мест Кресту и тундре молча

Поклониться.


Чью память он тревожно сторожит Здесь, на юру, от горького забвенья? Какая тайна здесь под ним лежит, Так неподвластна времени и тленью?


Какие захлебнулись здесь сердца, Свечами гасли на ветру упругом? Мы точно не узнаем до конца, Обшаривая ада круг за кругом!


Здесь город мертвый из тайги встает, Немой свидетель царствия ГУЛАГа, Но жив Дракон, он притаился, ждет Слепых вождей ошибочного шага!


Как быстро забываем мы беду,

Простить готовы подлецов с размахом. И снова класть в баланду лебеду, Улыбкою прикрыть гримасу страха!


Пока с души не сбросим мы раба, Нас будут гнать к последнему порогу. И не поможет поздняя мольба,

Призывы к всепрощающему богу.


Отстроен снова лагерный барак, И по тайге шагают вышки снова.


За перестройкой следует ГУЛАГ

Под знаменем священным цвета крови.


Спешите, люди, в серые ряды,

Спешите превратиться в биомассу, Забудьте в свое прошлое следы, Рассыпьте пепел яростный Клааса!


Спешите полосатою толпой

Под насыпь лечь и раствориться в топи. Веселый крысолов зовет с собой.

И призрак коммунизма нас торопит.


Спешите снова жертвовать собой И хоронить себя в болотной гнили. И это будет тот последний бой,

Который мы достойно заслужили.


1992

Салехард - Игарка

Роберту Штильмарку, зэку ГУЛага стройки 503


В болотной поросли таежной, Средь северных кривых берез, Заклепанный бронею грозной, Застыл тяжелый паровоз.


Он так спешил, летел без крыльев Вперед, в коммуны благодать,

И мы за ним толпой спешили, Хоть умереть, но не отстать.


Так, оторвавшись от планеты, На повороте паровоз

Спешил, вращая землю эту Одним касанием колес.


Пренебрегая притяженьем Все виды видевшей земли,

Он впрямь по щучьему веленью


Летел на красный свет вдали.


Ни насыпи, ни рельсов прочных, А лишь бревенчатая гать…

И он летел, как призрак ночи, - Железным памятником стать.


От Салехарда к Енисею -

В сто тысяч лошадиных сил - Он в топях тундровых посеял Лихую тьму людских могил.


В надежд надломленные годы Бредовые слагались дни,

Но образ призрачной свободы Маячил в зареве весны.


И принято уже не трогать Печальной памяти года, Но помню я - была дорога, Была дорога в никуда.


1998

Баллада о ноже

Сидел я в милицейской КПЗ За нарушение статьи режима;

Сосед по нарам - настоящий зэк,

Непротрезвевший и легко ранимый, В больном бреду не мог произнести Название лагпункта и дороги, Пытался лбом застенок разнести,

Кляня судьбу, и Сталина, и Бога!


Всю ночь он мне пытался рассказать О главном дне его беспутной жизни:

- Ты запиши, запомни, вашу мать,

И расскажи там в вашем коммунизме. Но стиль рассказа мне не повторить, Там половина сботана на фене,

Но суть его и основную нить

В свои слова сложил я постепенно:


- Я этот путь себе не выбирал,

Я шел, как все, смотрел себе под ноги,


И, засыпая, ясно не понял Надрывный конвоира окрик:


- Ложись! - винтовки лязгает затвор, Но ничего не осознал я сразу,

Что выстрел намечается в упор.


- Лежать! Кому приказано, зараза!?

- Ты это мне? - опешил я в ответ, - Зачем ложиться посреди дороги?

Чтоб снова встать, силенок больше нет, Ты видишь, кровью истекают ноги?


Я слышал выстрел, видел красный свет, А дальше все куда-то улетело...

И в придорожный глинистый кювет Закинули простреленное тело...


Когда открыл от холода глаза, Увидел взгляд испуганной вороны - Она бочком попятилась назад, Нахохлившись, готовясь к обороне.


А улететь вещунья не могла,

И голод придавал вороне смелость - Остатками разбитого крыла

Меня ударить глупой захотелось... И этим униженьем оскорблен,

Пытался встать, но покачнулся шатко. Земля ушла, и колокольный звон Ударил в горло тошнотворно-сладко.


Ужели все!? Сквозь красные круги Ворона приближается, сутулясь, Гудят ее железные шаги -

Знать, смерть моя вороной обернулась!


Но черта с два! Я медленно встаю И выползаю снова на дорогу.

И показалось, снова я в строю,

И след кровавый оставляют ноги... Увидеть мне оставшихся ребят Разбитой нашей, окруженной роты, Они в грязи, наверное, сидят

За тем крутым дорожным поворотом...


Их надо обязательно догнать,

Я не хочу считаться дезертиром, И участь всех я вынужден принять И заколоть садиста конвоира...


Кровавый пес! Меня он расстрелял, Но я иду за ним, как ангел мести, Найду его, куда бы ни слинял

И задушу, пусть сам умру на месте! Он жив, я знаю, я его найду - Промучаюсь пускай лет двадцать. И если даже спрячется в аду, Чтобы над нами снова издеваться, И там достану - тесен мир и ад,

Не уступлю прощению ни шага Перед страною я не виноват, Прошу об этом написать, салага!


Всю ночь шумел он, не смыкая глаз, А утром, попрощавшись, был уверен, Что весь его немыслимый рассказ

Я выслушал впервые и поверил.


Прекрасен долг хоть поздним платежом! Рассказ того российского солдата

Передаю с подаренным ножом Давным-давно в милиции когда-то!


Москва, 1953

Разочарования

Без тепла и твоего внимания Обреченный здесь на выживание, Без вины несу я наказание -

Что живу в краю разочарования…


Я отвык от мужества и чести, Упоен одним желаньем мести, Не простив обиды и страдания, Я ищу в себе разочарование…


Несмотря на силу и отвагу,

Я боюсь решительного шага - В пустоте за потаенной гранью

Стережет меня разочарование…


Здесь не исполняются желания, Ленью притупляются старания - Здесь моя земля обетованная

В лагерном краю разочарования…


1948

Я не любил поспешные советы

Я не любил поспешные советы И правильные выводы отца,

Не соглашался до предела где-то И не был откровенен до конца.


И охлажденность между нами зрела, И с ней печаль отцовская росла:

Договориться обо всем хотелось, Но все мешали срочные дела.


Казалось, мы к одной спешили цели Почти что рядом долгие года,

Но объясниться так и не успели, Пока не распрощались навсегда.


Лежал он мирно, сломленный недугом, Чуть приоткрыв усталые глаза.

Мы так и не осмелились друг другу Прощальное и главное сказать…


1965

Домой из Лондона

Роману Солнцеву

Опять лечу во мглу, в Россию, Где водка - яд и горек хлеб. Простых надежд слепая сила Зовет в клокочущий вертеп,

Где каждый мнит себя стратегом И примеряет плащ вождя…


Москва встречает мокрым снегом И сетью серого дождя…

Так кто же дверь на стук откроет На склоне гаснущего дня?..

Не ждут оставленные мною,


Не ждут предавшие меня!.. Так что же все-таки ищу я

В раздором вздыбленной стране? Судом предписанную пулю, Судьбой отложенную мне…

Я знаю, сверены расчеты, Мосты сгоревшие дымят, И за дорожным поворотом Все та же пуля ждет меня.

Но здесь мой дом, могилы предков, Разлив рассветов по весне,

И я прикован каждой клеткой К забытой богом стороне.

Не много надо мне на счастье На перевале долгих лет:

С друзьями старыми встречаться, И пить за тех, кого уж нет,

И снова лезть в чужие драки, Не ждать победы впереди, Домой вернуться, как собака, С цветком репея на груди.


1993

Ночной вокзал Хельсинки

Здесь можно пить в любое время суток, И водка не разбавлена водой,

И суета российских проституток Не кажется мне худшею бедой.


Наоборот! Какой-то штрих России, Что острой болью за душу скребет, И не отвергнуть, и забыть не в силе, Что сердце бередит который год!


Они как символ нашей русской жизни, Но девочек прокуренных мне жаль,

Как жаль Творцом забытую отчизну, Где верховодят злоба и печаль.


1995

Хельсинки - Красноярск

За окном мелькание озер

И серых скал, украшенных рябиной, И горизонта дымчатый простор,

Летящий на меня из дали синей...


Стучит во мне осенняя краса

И плещется на зеркалах вагона, И возникают светлые глаза

В моих мечтах, тобою отраженных.


А осень все плывет навстречу мне

За Выборгом, за Питером, за Тверью, И я считаю в чутком полусне

Все летние находки и потери.


И горечь невосполненных утрат Так неустанно следует за мною, Что оглянуться вынужден назад

И замолчать оборванной струною.


Но осень дело делает свое,

И утихает боль в недавних ранах, Когда земля по-новому встает

В былинном свете желтого тумана.


А за Уралом первый снежный день, Чуть отраженный в золотистой топи, И ветер запоздалых лебедей

За Персию далекую торопит...


И этот образ движется во мне

И требует, и просит воплощенья, Цветной палитрой буйствует во сне Неповторимой музыкой осенней...


А за окном плывут твои глаза,

И снегопад штрихует их наискось, И оглянуться хочется назад,

Чтоб пережить сияние их близко!


И над Сибирью светятся они,

И мне светло в их голубом сиянье...


А впереди сибирские огни

И мною вновь открытые Саяны!

Летим над Киндукушем

Н. Еремину

В пустое брюхо самолета Мы грузим узкие гробы

И ждем последнего полета - Подарка роковой судьбы…


Мы в ночь летим над Киндукушем, Перекрестив тревоги дня,

И страх раскалывает душу, Возможно, только у меня.


Внизу сверкание зениток И свет салютов за окном

И трассы золотистых ниток, Летящих в нас сплошным огнем!


Не видел я разрыв ракеты И не узнал, что я убит,

Что над ущельем черным где-то Моя душа домой летит.


Я не завидовал отважным - Не все сравнимо на войне,

Но как друзьям, убитым дважды, Лететь в гробу хотелось мне.


И где-то среди пиков острых В безлюдии холодных скал Так неожиданно и просто Нашел я то, чего искал…


1990

Белой ночью в Петербурге

В тесноте столпотворенья На переходах и в метро

Мелькают люди, словно тени, В потоке Сидоров-Петров.


Но если присмотреться к лицам, Искать единства в их судьбе,

То боль и жалость вереницей В ночи потянутся к тебе…


Тогда прилив чужого горя Не так покажется чужим,

И город я представлю морем Перед ненастием большим…


Блеснут два увлажненных глаза, Заденут сердце, как огнем, -

И я готов принять их сразу

В души моей холодный дом!


Я буду рад случайной встрече, Привету родственной души,

И обернуться может вечер

Бессонным праздником большим!..


Все может статься ночью белой - И мимо проплывут глаза,


Тогда в душе осиротелой Вскипит ненужная слеза…


А может, все пойдет иначе,

И вспыхнет свет в чужом окне - Я буду ждать, пробьется счастье Сквозь одиночество ко мне!


1997

Путешествие из Петербурга в Хельсинки

Мы покидали Питер шумный В холодный ветер поутру,

И перекрёстки рвали думы О свет, дрожащий на ветру.


Мелькали парки и каналы, Звенел трамвай, сгоняя сон, Гудели серые кварталы,

И дождь хлестал со всех сторон.


Был серый небосклон распорот Адмиралтейскою иглой,

Я покидал родимый город, Наполненный чужою мглой.


Весёлый стрёкот двух попутчиц - Неукротимых пляжных дам -

Меня слегка сердил и мучил, Как грех, бредущий по пятам.


И лучшие курорты света Сверкали ласково во сне, И сексуальные секреты

Весёлых дам приснились мне.


И я имел богатый выбор И про недуги позабыл,

Пока забытый богом Выборг Меня вконец не разбудил.


Навстречу двигалась граница С её унылой суетой,


Пока могли мы очутиться За той условною чертой,


Где мне чиновник смотрит в душу И проверяет мой рюкзак,

И хочет, чтобы я нарушил

Какой-нибудь запрет-пустяк.


Сегодня всё проходит гладко,

Как может быть в хорошем сне, И без упрёков и нападок

Удачи он желает мне.


А дальше ровная дорога,

В рекламном блеске города, Царят в естественности строгой И красота и чистота.


Вот здесь-то главная граница Людских привычек и систем. В глазу бревно, как говорится, Со стороны виднее всем.


Я сибиряк, рождён в России, Привязан я к её судьбе,

Но предков край земною силой Перетянул меня к себе.


Обновленья не боюсь я И к регистру своему Унизительное «рюсся» Как наследие приму!


Оставил Ангару и Лену И богатырский Енисей,

Ничуть не чувствуя измены Перед самой Россией всей.


И вот я гражданин Вселенной Без малой родины моей -

Большой планеты вечный пленник, Приговорён любовью к ней.


И ношу я как награду -

Кругосветный гражданин -


Я чухонец в Ленинграде,

А в Стокгольме - чертов финн!


И эти горестные думы Туманят душу, как вино,

Во власти нежности угрюмой Гляжу на дождь через окно.


А две весёлые болтушки Шутя подносят мне коньяк,

Но мне к бумажной мягкой кружке Не приспособиться никак.


Но все неловкости осилив,

Придав торжественность словам, Я тост махнул: - За всю Россию, За Петербург весёлых дам.


Потом за Хельсинки и Котку, И за Москву и Магадан,

За краболовов из Находки И весь Великий океан.


Мы пели про дожди косые И сердце пылкое в груди… За нами двигалась Россия, Была Европа впереди.


Ванта, 2001

Сверкают сказочно фонтаны

Моя судьба и этот город Смешались на семи ветрах

На невских роковых просторах Великой волею Петра.


Сегодня новое свиданье Через лихие триста лет За вереницею страданий

В огнях блистательных побед.


Так неожиданно и странно Вторгается на сердце мне

Безумство золотых фонтанов


В небесной нежной глубине.


И на минуту я уверен, Что вечно связано тобой Моё отмеренное время

С твоей завидною судьбой!


Я не был в стане декабристов В тяжелой темени зимы,

Я не искал надежды искры В морозном небе Колымы.


Из вечной ссылки возвращённый, Я не нашёл отцовский дом,

Как Диоген, живу в загоне, Полуразбитом и пустом.


Но праздник мой сияет гордо - Я жив и новой встрече рад.

Греми и празднуй, вечный город Родимый Санта-Петро-Град!


Какие выпадут невзгоды, Какие радости взрастишь? Какие вновь перевороты

Себе, любимому, простишь?


Какие отстоишь потопы

В божественной разборки год, Когда через окно Европы Знакомый призрак забредёт?


Испытанных судьбой жестокой, Отмеченных в твоей любви, Тобой отвергнутых пророков Ты в час тревоги позови!

Ждать погоды

Уйду, чтоб не копить обиды, Познав бессилия позор, Закрыть глаза, чтобы не видеть, Как правят бал делец и вор…

Уйду я к морю ждать погоды,


Не в силах Родине помочь. Пусть волны, ветер и свобода, Меня врачуют в эту ночь!


Тревожные рыданья чаек Врываются в седой туман.

Меня сочувствием встречает Всегда мятежный океан…


Напрасно я ищу ответа - Мне не понять причины бед.

Вот разве только вольный ветер, Как в сказке, принесет ответ.


Щемящим сердце грусти грузом Струится давняя печаль,

И над проливом Лаперуза Слеза слепит чужую даль.


На кружевных качелях пены Приходит медленно рассвет, И закипает вдохновенье,


И песней просится на свет.


И это трепетное чувство, Мне незнакомое вчера,

Переплавляет боль в искусство На строгом острие пера.


И падают, врезаясь в камень, По темным тайнам мастерства, На зыбкую людскую память

В веках звенящие слова.


И с новою зарею вместе Упреком светят в вышине Слова о подвиге и чести, Терзающие душу мне.


Сижу у моря, жду ответа, Я свету белому не рад,

Как оправданья жду рассвета. Не знаю в чем, но виноват…


1995


Made on
Tilda