Семья
«…Я — сибиряк. Инкеримаа (часть Ленинградской области) — это название земли, а не народа. Корни мои, судя по фамилии, из финской области Саво. Но я-то сам большую часть жизни прожил в Сибири, а надо сказать, что суровая среда вырабатывает в людях привычку оценивать других не по национальному признаку, а по тем лучшим качествам, которыми они обладают. Мы там все были равны — и евреи, и грузины, и прибалты, а иначе выжить было бы невозможно. А в Финляндии смотрю на чистые озера, на мощные скалы, на эти сосны и чувствую, что это мой дом, что это дом моих предков. И никуда от этого не денешься». Т.В. Ряннель
Семья художника, пережившая несколько страшных потерь, всегда была важна для него…. В автобиографической книге «Мой чёрный ангел» он много говорит о семье.
Семья художника, пережившая несколько страшных потерь, всегда была важна для него…. В автобиографической книге «Мой чёрный ангел» он много говорит о семье.
Отец Вильхеми Ряннали (1888-1965), Василий Фёдорович
Отец большой семьи, разумный, инициативный и ответственный, в любой компании становился лидером, за что частенько страдал и сам рассказывал о себе: «При царе Николае сидел в 1914 году за опоздание воинского эшелона на пять минут на Финляндском вокзале Питера: уволили, сдали в армию. Зеленые чуть не расстреляли, как заложника -наши деревенские за масло выкупили. Прокатилась продразверстка, нет хлеба - к стенке! Саботажник!»
Имея большое хозяйство, закономерно привлёк к себе внимание активных борцов с кулаками. Тойво Васильевич писал в своей книге об одной из типичных историй: «Отец выступил на каком-то активе против этого плана, назвал его ошибочным, а авторов обозвал дураками. Выступил он также против общественного фонда в помощь бедным крестьянам и нищим колхозам. По его мнению, к общественным деньгам прилипнут воры и растратчики. Он предлагал, чтобы к нему под шефство дали три бедняцкиехозяйства, обещал и обуть, накормить и научить работать.
И это все ему зачлось как саботаж и оскорбление общественности».
Даже оказавшись в ссылке отец, оставаясь главой семьи, поддерживал не только своих родных, но и всю небольшую общину.
Мы еще молоды, ребята подрастут, отстроимся снова; оставаться здесь больше было нельзя, попомни мое слово, - говорил он жене.
Отец большой семьи, разумный, инициативный и ответственный, в любой компании становился лидером, за что частенько страдал и сам рассказывал о себе: «При царе Николае сидел в 1914 году за опоздание воинского эшелона на пять минут на Финляндском вокзале Питера: уволили, сдали в армию. Зеленые чуть не расстреляли, как заложника -наши деревенские за масло выкупили. Прокатилась продразверстка, нет хлеба - к стенке! Саботажник!»
Имея большое хозяйство, закономерно привлёк к себе внимание активных борцов с кулаками. Тойво Васильевич писал в своей книге об одной из типичных историй: «Отец выступил на каком-то активе против этого плана, назвал его ошибочным, а авторов обозвал дураками. Выступил он также против общественного фонда в помощь бедным крестьянам и нищим колхозам. По его мнению, к общественным деньгам прилипнут воры и растратчики. Он предлагал, чтобы к нему под шефство дали три бедняцкиехозяйства, обещал и обуть, накормить и научить работать.
И это все ему зачлось как саботаж и оскорбление общественности».
Даже оказавшись в ссылке отец, оставаясь главой семьи, поддерживал не только своих родных, но и всю небольшую общину.
Мы еще молоды, ребята подрастут, отстроимся снова; оставаться здесь больше было нельзя, попомни мое слово, - говорил он жене.
Мама Ауне(Кольёнен) Ряннали (1888-1977), Евдокия Семеновна
Из многодетной семьи, закончила только воскресную школу, помогала родителям растить сестёр и братьев. В19 лет вышла замуж и занималась хозяйством и детьми.
«Старая финка, в жизни которой (с момента ссылки) было больше скорби, чем радости, всё же через все годы испытаний пронесла в сердце бесконечную любовь, сострадание, душевное тепло – такой запомнил свою мать художник» (Т. Ломанова).
«Кому из нас последним в день лицея торжествовать придется одному?» Эту пушкинскую вопросительную строку я вспомнил, когда мы осиротели, похоронив мать. Она умирала в сознании на девяностом году жизни. Пожелала нам жить достойно, отдать все долги добрым людям и простить гонения нашим врагам».
Из многодетной семьи, закончила только воскресную школу, помогала родителям растить сестёр и братьев. В19 лет вышла замуж и занималась хозяйством и детьми.
«Старая финка, в жизни которой (с момента ссылки) было больше скорби, чем радости, всё же через все годы испытаний пронесла в сердце бесконечную любовь, сострадание, душевное тепло – такой запомнил свою мать художник» (Т. Ломанова).
«Кому из нас последним в день лицея торжествовать придется одному?» Эту пушкинскую вопросительную строку я вспомнил, когда мы осиротели, похоронив мать. Она умирала в сознании на девяностом году жизни. Пожелала нам жить достойно, отдать все долги добрым людям и простить гонения нашим врагам».
Брат Хейкки (Фёдор)
«Не знаю, что случилось бы, если бы мой старший брат Хейкки знал, что он никогда уже не увидит свою невесту, никогда не вернется домой в родные места, а будет двадцать пять лет подряд ударно трудиться на сибирских лесосека , дробить кайлой и ломом скалы на строительстве таежных дорог к золотоносным карьерам ангарской тайги. Наверное, тогда в апрельской предрассветной мгле он мог уйти на лыжах по торосам ледяной пустыни Ладожского озера через финляндскую границу. Может быть, мог просто сбегать в деревню Гавань к невесте, проститься с ней, затем догнать нас на станции Грузино.
Но возможно, Хейкки выбрал самый правильный путь, сделал верный ход в своей жизни: не покинул мать и нас, меньших братьев».
Уже в ссылке Хейкки познакомился с Анной Кяхари, они поженились, после снятия ограничений переехали в Казахскую ССР (г. Талды-Курган, Карабулак). У Фёдора Васильевича и Анны родилось пятеро детей. Четверо сыновей получили образование и разъехались по всему СССР.
«Не знаю, что случилось бы, если бы мой старший брат Хейкки знал, что он никогда уже не увидит свою невесту, никогда не вернется домой в родные места, а будет двадцать пять лет подряд ударно трудиться на сибирских лесосека , дробить кайлой и ломом скалы на строительстве таежных дорог к золотоносным карьерам ангарской тайги. Наверное, тогда в апрельской предрассветной мгле он мог уйти на лыжах по торосам ледяной пустыни Ладожского озера через финляндскую границу. Может быть, мог просто сбегать в деревню Гавань к невесте, проститься с ней, затем догнать нас на станции Грузино.
Но возможно, Хейкки выбрал самый правильный путь, сделал верный ход в своей жизни: не покинул мать и нас, меньших братьев».
Уже в ссылке Хейкки познакомился с Анной Кяхари, они поженились, после снятия ограничений переехали в Казахскую ССР (г. Талды-Курган, Карабулак). У Фёдора Васильевича и Анны родилось пятеро детей. Четверо сыновей получили образование и разъехались по всему СССР.
Брат Эйно (1917-1938)
Во время высылки учился в Ленинграде, поэтому не попал в ссылку с семьёй.
«Я еще несколько строк посвящу рассказу о брате Эйно. Мне казалось, что он жил во мне, в моих добрых делах - рисунках, посильной помощи матери, в заботах о младших братишках. Я все пытался сделать так, как сделал бы он. Я не помню, о чем мы говорили при нашей последней встрече, но я еще долго верил в чудо, что он отыщет меня, появится однажды и возьмет с собой в город Ленинград и покажет собрание картин Зимнего дворца».
«Переписка с Эйно оборвалась в 1938 году. Из его добрых писем мне удалось сохранить одно -последнее его письмо».
«…а теперь арестован Эйно. Взяли его на спортплощадке. Он, улыбаясь, кивнул друзьям и сел в «черного ворона», который в последнее время, уже не стесняясь, рыскает по Ленинграду средь бела дня. Его знакомая девушка Айно добивается свидания, но пока не получается.
В чем его можно обвинить? Он еще не успел даже поработать после техникума, как был принят в институт. По весне писал, что собирается в альплагерь. Далее в письме говорилось, что арестованы все активисты финского дома просвещения, радиогруппа, половина редакции газеты «Вапаус» («Свобода»), пасторы лютеранской церкви, народный поэт Карелии Ялмари Виртанен».
«Отец в течение восемнадцати лет писал в различные правовые и карающие организации. Первый ответ был, что осужден брат на 10 лет без права переписки и содержится в режимны.
лагеря на востоке страны. Знающие люди говорили, что такой ответ пишут о тех, кто расстрелян по решению тройки вскоре после ареста и пыток».
Во время высылки учился в Ленинграде, поэтому не попал в ссылку с семьёй.
«Я еще несколько строк посвящу рассказу о брате Эйно. Мне казалось, что он жил во мне, в моих добрых делах - рисунках, посильной помощи матери, в заботах о младших братишках. Я все пытался сделать так, как сделал бы он. Я не помню, о чем мы говорили при нашей последней встрече, но я еще долго верил в чудо, что он отыщет меня, появится однажды и возьмет с собой в город Ленинград и покажет собрание картин Зимнего дворца».
«Переписка с Эйно оборвалась в 1938 году. Из его добрых писем мне удалось сохранить одно -последнее его письмо».
«…а теперь арестован Эйно. Взяли его на спортплощадке. Он, улыбаясь, кивнул друзьям и сел в «черного ворона», который в последнее время, уже не стесняясь, рыскает по Ленинграду средь бела дня. Его знакомая девушка Айно добивается свидания, но пока не получается.
В чем его можно обвинить? Он еще не успел даже поработать после техникума, как был принят в институт. По весне писал, что собирается в альплагерь. Далее в письме говорилось, что арестованы все активисты финского дома просвещения, радиогруппа, половина редакции газеты «Вапаус» («Свобода»), пасторы лютеранской церкви, народный поэт Карелии Ялмари Виртанен».
«Отец в течение восемнадцати лет писал в различные правовые и карающие организации. Первый ответ был, что осужден брат на 10 лет без права переписки и содержится в режимны.
лагеря на востоке страны. Знающие люди говорили, что такой ответ пишут о тех, кто расстрелян по решению тройки вскоре после ареста и пыток».
Брат Суло (1922 (23)-1934)
«В конце недели мне уже помогал Суло. И надо сказать, что его зайцы были психологически более разнообразны, чем мои, и я великодушно ему это прощал - уж так он старался, поджав ноги на полу, чуть ли не носом водил по рисунку.
На третий год нашей сибирской ссылки Бог прибрал Суло, промочившего ноги в школьном походе в сыром весеннем лесу - было голодно и не было лекарств».
«Ангел за братишкой явился ночью перед рассветом. Я выходил посмотреть на звезды за угол барака и видел ясно, как с высоты над Известковой сопкой сорвалась и покатилась вниз маленькая звезда...».
«В конце недели мне уже помогал Суло. И надо сказать, что его зайцы были психологически более разнообразны, чем мои, и я великодушно ему это прощал - уж так он старался, поджав ноги на полу, чуть ли не носом водил по рисунку.
На третий год нашей сибирской ссылки Бог прибрал Суло, промочившего ноги в школьном походе в сыром весеннем лесу - было голодно и не было лекарств».
«Ангел за братишкой явился ночью перед рассветом. Я выходил посмотреть на звезды за угол барака и видел ясно, как с высоты над Известковой сопкой сорвалась и покатилась вниз маленькая звезда...».
Брат Вяйне (1927-1997)
Вениамин Васильевич закончил Красноярский педагогический институт, начал работать учителем русского языка и литературы в средней школе поселка Памяти 13-ти борцов в Емельяновском районе Красноярского края, затем завучем и наконец директором той же школы. Всю жизнь очень любил природу, охоту, рыбалку. С учащимися школы ходил в походы, выполняя задания красноярских геологов (Амиландер). Ученики получали грамот и значки туристов, были участниками Всесоюзных туристических слетов в Москве, Севастополе и других городах СССР. В семье Вениамина Васильевича вросли трое детей, дочки стали учителями, а сын стал директором лесхоза в Томской области.
Вениамин Васильевич закончил Красноярский педагогический институт, начал работать учителем русского языка и литературы в средней школе поселка Памяти 13-ти борцов в Емельяновском районе Красноярского края, затем завучем и наконец директором той же школы. Всю жизнь очень любил природу, охоту, рыбалку. С учащимися школы ходил в походы, выполняя задания красноярских геологов (Амиландер). Ученики получали грамот и значки туристов, были участниками Всесоюзных туристических слетов в Москве, Севастополе и других городах СССР. В семье Вениамина Васильевича вросли трое детей, дочки стали учителями, а сын стал директором лесхоза в Томской области.
