Made on
Tilda
Мой путь — наперерез хребтам И азимут — восток.
По скользким черным валунам Я перешел поток.
Затес я сделал на сосне И сушняка собрал,
И спички в кожаном чехле К затесу привязал.
Через тайгу лежит мой путь По осыпям крутым…
И кто-нибудь когда-нибудь Пройдет путем моим!
1946
Есть у меня хороший друг. Я с ним уходил в тайгу,
Когда журавли опускались на луг К палатке на берегу,
Когда жарками зажглась весна, И душной смолью запахла сосна.
Снова весна… И на север идет
Белый, как утро, большой пароход. И я уезжаю к приискам золотым,
К таежным становьям простым, Где в шиверах, разбегаясь, кипит, Тайгу оглашая, суровый Пит,
Где над горами встает великан - Синий горбатый Полкан.
Там у меня хороший друг. Я знаю: меня он ждет -
Чинит снасти и смолит струг,
Готовясь со мной в поход.
Меня, как брата, примером и словом
Учил он секретам лесным, промысловым. И знания, и хлеб делил я с ним,
И хвойных ночлегов дым.
Далеким прибоем шумит тайга, Узкой тропою бредет кабарга.
И друг меня ждет, встречая восход. И знает, что где-то спешит пароход.
1946
Опять собираю, как прежде, в рюкзак Дневник, молоток, буссоль,
Патроны, консервы, спички, табак, Сухари и соль.
В дальний путь – на поиски руд
Незаменимое только берут.
Буссоль – для маршрутов, патроны – для дичи,
Табак – не мной придуман обычай – Рассеивать скуку и комаров
В вечернем безделии возле костров. Если в работе пока неполадки:
Россыпь не найдена, жила не вскрыта, Солью посыплю траву у палатки
И стану верить в удачу открыто.
По стародавним преданьям Востока Счастье приходит на соль, как сохатый. Солью посыплю песок у порога – Россыпью пусть обернется богатой!
Но завтра с зарею отправлюсь я снова По падям пихтовым и сопкам сосновым. И снова,
И снова – до сотого пота,
Чтоб солью на счастье пропахла работа. И будет удача наградой за труд:
Жизненной правдой преданья живут!
1946
Синева, упавшая на листья, И роса на каменной тропе –
Все вокруг неотразимой мыслью Тайно посвящается тебе.
И тебе, единственной навеки, Подарил бы горы, синеву
И назвал бы россыпи и реки Нежным словом, как тебя зову.
1946
Я обещал убить медведя,
Когда прощались мы весной, И вот теперь я шел по следу В зеленой замети лесной.
Зверь уходил, меня не видя, Почуяв папиросы дым,
И словно выместить обиду Упорно я шагал за ним!
Веками предок отдаленный Проснулся вдруг во мне теперь, Зверь уходил, кружа по склону, И я за ним спешил, как зверь.
Он у ручья свернул в трущобу, Где пахнет пихтой и темно,
И встал оттуда крутолобый
На задних лапах предо мной! Я не хотел подобной встречи, Но и не мог ступить назад, Хоть было что-то человечье
В его испуганных глазах…
И сам собою грянул выстрел, И эхо ахнуло в бору,
И в страхе заметались искры И быстро гасли на ветру.
Зверь затихал, и понемногу Пришло спокойствие ко мне, И я потрогал черный коготь И темно-бурый теплый мех.
Зачем я обещал такое,
С тобой прощаясь по весне? Любовь твоя не успокоит Тревог, сгустившихся во мне! Зачем патрон не дал осечки И бес заряд не поменял?
И будет взгляд медведя вечно В тайге преследовать меня…
Как амулет медвежий коготь При встрече подарю тебе
И с ним - неясные тревоги По неустроенной судьбе.
И будет за любовь расплатой В душе моей медведя след - В порыве верности когда-то Добытый кровью амулет.
1946
У больших, побитых ветром сосен, Где во мху когтистые следы, Повстречал я девочку раскосую Необычайной дикой красоты.
И она не вздрогнула при встрече, Не пошла с оглядкою назад.
Золотисто-тёмные, как вечер, Стыли изумлённые глаза.
Полыхнул в душе горячий ветер, Разлетелись нужные слова, Тоненькую руку в знак привета, Растерявшись, я поцеловал.
Знал я, где пугливый лось пасётся, Где таймени рыскают в реке,
Но не знал я, как любовь зовётся На её мудрёном языке.
Лето шло шиповниковым цветом, Подрастали быстро глухари,
Но она всё медлила с ответом И смотрелась в зеркало зари.
Я читал ей Пушкина и Блока -
Всё, что знал и помнил наизусть, Но росла в глазах её глубоких,
Как туман, безвыходная грусть.
Укрепила в поясе патроны, На плечо закинула ружьё,
И ушла тропинкою неторной
В царство лиственничное своё.
Где теперь аргиш её кочует, Как идут таёжные дела,
Помнит ли любовь над Кочечумом Девочка из племени Орла?
Вангаш-Вельмо, 1945
В сумятице сосновых игол, Сухой листвы и блеклых трав, Он шишку высохшую двигал, Начав свой труд ещё с утра.
Я вечером пришёл к палатке, Усталый, бурелом кляня,
А муравей всё с той же хваткой Работал, как в начале дня.
Так каждый день в труде упорном, Не зная радости конца,
Он собирал хвою и корни На свод высокого дворца.
Какой мечтой, какою верой Владел трудяга муравей?
Невольно стал он мне примером И болью совести моей…
1945, Южно-Енисейск
Небосвод по-августовски синий И цветы по-летнему звенят,
Но уже бездомный лист осины Обгоняет на реке меня.
Не спеши, мой маленький отшельник, Грустный вестник осени седой -
Еще порхает летнее веселье Над светлыми лесами и водой!
Ты рано оторвался, желто-красный, От той печальной розовой среды, Где осень своевременно и властно Пургой заносит летние цветы.
Спасибо за нежданное свидание, Оторванный осиновый листок,
И легкое твое напоминание,
Что тесен мир и каждый одинок!
1960
Нелюдимый мой, окаянный, Где ты маешься, что творишь? Спиртом греешься в Угаяне,
У костра ли в тайге горишь?
Заблудился за Чулаканом -
В листвягах твой след простыл? Амиканом-медведем ранен?
Охмелевший, меня забыл?
Мало дней на любовь-свидание Нам отпущено лихой судьбой! Одни страдания-ожидания
Лишь отмерены нам с тобой.
Нету сил за тобой мотаться На бесконечной твоей тропе. Мне ночами стало казаться, Что лечу я птицей к тебе.
Не могу себя больше мучить!
Как услышишь - кричат журавли - Это я зову тебя в тучах,
Ты не птицу - меня застрели!
1960
Лунный свет едва струится Сквозь кедровые сплетенья, Что-то мне никак не спится В непонятности смятенья...
Видно, зверь ночной тревожит Потайным колючим взглядом, Но и он заснуть не может,
Чуя человека рядом.
Так и будем до рассвета, Братья по тайге зеленой, Без привета, без ответа
На холодном горном склоне...
Относительное счастье, Что не надо нареченным
Нам, непонятым, встречаться На тропе в опасной зоне!
Саяны, 1960
Какой-то миг тому назад В полнеба туча розовела, И тут же грянула гроза
В свирепости осатанелой.
Потоки ветра и воды Сдавили грудь, глаза слепили И, как предчувствие беды,
Владели непонятной силой...
И где же ты, в каких краях Грозу свою пережидаешь? Или с тревогою в глазах
Меня с цветами ожидаешь?
И как внезапная любовь Дождя давящие потоки Несут, влекут тебя с собой,
Цветок мой, сорванный до срока...
К какому берегу любовь Твою прибьют гроза и ветер? Не объясниться нам с тобой На разделенном этом свете...
Ванта, 1996
Необъяснимый, как желание,
Как ясным днем весенний гром, Пронесся серебристый лайнер, Растаяв в небе голубом.
Куда спешил, в какие дали,
В какой незримый край земли, Где наше сбудется свиданье От милой родины вдали?
1995
Вечерний снег в горах осенних, Сгущается в заре накал,
И нежно-бархатные тени Рисуются на крышах скал.
И отражают эти скалы, И посылают в душу мне
Печальный всхлип трубы марала На светлой горной вышине.
И, принимая этот вызов, В марала превращаюсь я,
И звуком на полтона выше Играю на стволах ружья.
И мой соперник златорогий Летит на тот обманный зов,
Чтоб ткнуться мордой в звук жестокий Разящих молнией стволов.
И покачнется праздник этот, Заря на землю упадет.
На зов любви тайга ответит Зарей кровавой через год…
Но будет все сейчас иначе. Мои желания просты:
Да пусть продлится жизни праздник По всем законам красоты.
Салютом грянет в небо выстрел, И радостно вздохнет тайга,
Когда сверкнут в побеге быстром Зарю несущие рога.
2000
Пора листопада тревожит леса
И в душу врывается ветер постылый, Ночами тревожно трубят в небесах Пролетные птицы над родиной милой.
Ужели оттуда видней журавлям
И судьбы людей, и земные дороги;
И кажется мне, что по русским полям Гудят поезда в журавлиной тревоге.
Что же случилось, что же не так,
Коль в собственном поле могли заблудиться? И где же тот первый ошибочный шаг,
Точнее, коварный, обманчивый шаг, Не скажет небесная мудрая птица!
И снова пора обновляться лесам,
По вечным орбитам кружиться светилам, И снова и снова лететь журавлям -
Трубить о тревоге над родиной милой.
1994
Высоко в небе над землей, По ветровым владеньям Бога Весенним стаям журавлей
Сигналят звездные дороги.
Мне непонятен их язык,
Мне недоступна мудрость птичья… Я человек, и я привык
Свое придумывать величье.
Но знаю я, что не понять
Мне всю безбрежность мирозданья, И потому зову опять
Земные, близкие познанья.
Я загляну в соседний дом
На летний праздник всепрощенья, Где лось с медведем за столом,
И две лисицы с журавлем Для всех готовят угощенье…
И на веселом том пиру,
Где мир и дружба торжествуют, Я передам поднятых рук
Почетный знак на мировую…
Но этот праздник пролетит, И злое, пасмурное завтра Раздует у меня в груди
Огонь кровавого азарта.
И волк рванется от меня,
Как заяц при случайной встрече, И не захочет он принять
Ни слов, ни дружбы человечьей…
И ветер с тундровых полей Потянет холодом и вьюгой, Косые клинья журавлей Поспешно устремятся к югу…
Придет без солнца серый день, И спрячутся по норам звери,
Один лишь старый друг олень В моей останется пещере.
Нам будет сниться небосвод
С туманной радугой весенней, Когда торжественно придет
Желанный праздник Всепрощенья!
1997
Где скал зубчатые вершины Незримо к небу приросли, Там на оттенках нежной сини Восхода розовый разлив.
Художник я, с богами вровень, И здесь, над горной высотой,
В родстве с гармонией суровой Я властвую над красотой.
Мой труд сейчас под стать вершинам И каждый цвет подвластен мне,
И лучезарная картина
На скальной высится стене!
Мой зритель должен восхититься Дворцами снежными богов,
Куда не долетают птицы
С земных зелёных берегов.
Но чувствую, как власть чужая
Крадётся в мой воздушный дом, И незаметно тьма ночная
Меня заносит ясным днём.
И над крутым обрывом бездны Сижу, ослепший, на снегу.
Творить молитву бесполезно, На всякий случай - не могу.
Товарищи придут не скоро - У них вершина впереди,
Огонь победы над которой Горит у каждого в груди.
А мне спускаться вниз, в долину, В глазах испытывая боль,
И будет сниться мне вершина И горький спор с самим собой.
Ладонями следов касаясь, Сползаю с глянцевых снегов, За белую наказан зависть
К никчемной вечности богов.
Я за свою судьбу в ответе,
Как всякий сильный человек.
Но смертью, рыскавшей по свету, Отмечен мой короткий век.
Но месть богов меня не тронет:
Увижу солнце им назло, И до последнего патрона
Считай, что дело не дошло!
Табошар, 1982
Жестоко давит сердце синь
И даль тревожит легкой болью; Я здесь, среди седых вершин, Свою испытываю волю.
Свергаю скалы, как Антей, И останавливаю реки, Бушует в ярости моей
Неукротимость человека!
Я зол и весел, как гроза - Рукою трогаю вершины; Вбираю в узкие глаза
Безбрежние разливы сини...
И след моих тяжелых рук
Здесь сохранит ребристый камень; Я здесь трудился на ветру
И плакал вместе с облаками,
И, опьянен свободой гор,
Способен разрушать и строить, Я малодушия позор
В потоках пенящихся смою!
И снова сяду у огня
С друзьями тихий, обновленный, Увижу мир в сиянье дня
Опять, как в юности - зеленым!
Саянская ГЭС, 1977
Над крутизной гранитного утёса Стоял олень, вдыхая свежесть гор... И грянул гром за молнией раскосой, И душный ветер хлынул на простор.
Олень стоял, как прежде, недвижим, Достоинством свободы переполнен, И лишь рога покрылись золотым
Тревожным светом пролетевшей молнии.
Запомню в этом образе простом Прекрасное законченности строгой - Так ясно было выражено в нём
Спокойствие с готовностью к тревоге.
1945
Солнечный круг на ярком снегу И соболя синий след.
Сердце звенит и поёт на бегу, Тишина стучится в ответ.
Обрыв следов - и теснит тоска, Одышка и боль в груди…
В провалах теней зверька отыскать, Что иголку в стоге найти!
Лишь миг уловить, чтоб взять на прицел Его золотистый глазок,
Но он угадал и скрыться успел, Осыпав слюдою прыжок.
И снова сверкнул чернобурой спиной Холодным огнем с вышины,
Рассыпав колючий холод и зной В игольчатом блеске сосны.
Снова погоня, и важный момент Упущен мною не раз…
Становится синим охотничий день, Строгим, словно алмаз.
Под вечер зверек ускользнул в бурелом, Но утром он выйдет опять,
И ночь я промерзну, чтоб снова потом Погоню с рассветом начать.
Вот где охоты открытый урок На выдержку и ремесло…
И палец сжигает морозом курок, Угасла луна, как назло!
Себе я прощу оплошность свою И тихо дождусь утра,
А соболя завтра, пожалуй, убью За неудачу вчера.
Южно-Енисейск, 1945 г.
Не той, что слезою теплится в альбомах И джаз заливает в вальсах-бостонах,
А той, что приходит тайком на заре, И день начинает стихами гореть...
Этой любви первородная сила,
Кого незаметно хоть раз посетила, Тот будет ночами вставать и грустить, Что это начало не может найти...
Порою мне кажется, в детстве недлинном Оно трепетало крылом лебединым...
Грелось на сердце в глубоком углу, Где притаилось, понять не могу.
Может быть, в первом побеге из дому
К крылатым фрегатам в морях незнакомых, К светлым озерам скалистых стран,
Где одинокий бродил Могикан,
Может быть в сказке, где терем еловый, Месяц печальный окраски багровой Светит в березках на том берегу...
Где затерялось - найти не могу!
Кажется, близко, в песне не спетой Это начало качается где-то.
Только стараюсь на сердце принять, В дальние дали уходит опять!
Вот я скитаюсь в поисках странных,
В слов бесконечных звездных туманах След его вижу на звездном лугу,
Следом иду и найти не могу.
Оно затерялось в сибирской долине Узкой и длинной тропой соболиной, В сладкой гари кедровых костров Тонкой таежной тоской комаров.
Может быть, в Омске, на пестром базаре, В пыльных степей золотистом загаре, Или в Балхаша белесых песках,
В синих алтайских нагорных лесах...
А может, и нету начала такого, Напрасно ищу его снова и снова, Словно жемчужину цвета морского, Точно бессмертное жгучее слово...
Может, то галки на ветках качались, Нотами новых стихов показались... Песня не спетая мне навевала
Любовь без конца и любовь без начала…
Знаю, что поиску кончиться нечем, Буду я вечно искателем вечным,
Землю напрасно сто раз обойду, Может, в сто первый начало найду!
На гигантской гравюре - раздолье реки И резные с просветами сосны,
Отделяет серебряный пояс тайги Отраженье от россыпи звездной.
В гармонии строгой скупые цвета - Бледно-желтый, черный и синий,
Лишь у самой скалы закипает вода, Нарушая отчетливость линий.
Где я раньше такую картину видал? Только что-то сейчас не хватает…
На скале должен быть разноцветный сигнал И цепочка огней золотая…
Под обрывом звенит и клокочет вода И мне видится в синем пространстве:
От колючей низовки поют провода, Уходящие в горы от станции.
Над рекою, где призрачный Млечный мост Полукружьем венчает картину,
Должен встать в исполинский стремительный рост Нержавеющий остов плотины.
Здесь у дикой реки я на звездном посту Утверждаю полет созидания.
Я строитель, и верю в большую мечту И железную волю желания!
1946