Неприветливый, неласковый С высоты, как сквозь туман,

Серый-серый, с белыми барашками, Атлантический океан...

Затерялся в этой безбрежности Изумрудный посланник высот - Дикий остров небесной нежности, Небывалых земных красот.

И остывшие жерла вулканов, Водопады, летящие с круч, Сквозь радугу - в глубь океана, Обгоняя солнечный луч.

И цветы, и реки молочные, Наилучшее в мире вино -

Все увидел я здесь воочию, И отведал, что богом дано!

Отчитаюсь за все дарованное Перед тем как умирать,

Слетаю я белой вороною - Посмотреть обещанный рай.

Рай, в который я слабо верую, Как в несбыточный сон наяву - Но вернусь я сюда на Мадейру, Как в раю еще поживу.

1998

Мой поезд летит от Полярного круга Сверкающей ночью сквозь белую вьюгу К театрам столицы, к условному югу

Бегу от друзей я, забытый подругой...

Натопленный мною, прокуренный всеми, Остался мой дом пустовать в Рованиеми, И славы недавней беспечное бремя

Уплыло куда-то в прошедшее время!

Мне стыдно признаться в причине побега Из темного царства бурана и снега,

Где был я веселым, Где был я богатым, Где был я свободным, Но чуть виноватым...

Оброс я вещами и скукою счастья,

Что люди боятся со мною встречаться. Не черная зависть сердца им тревожит. А белая зависть их души корежит!

Сочтемся богатством воспоминаний - О бедной Сибири,

Богатой Германии,

И встреч, как бывало, пожалуй, не надо, И нищих, надуманных дней маскарада.

Боюсь я признаться, что мне надоело Любое пустое и мелкое дело,

Я чем-то великим занялся бы смело, Но воля к победе куда-то слетела...

И вот я бегу от Полярного круга И след заметает хвостатая вьюга.

И пусть я покинут, оставленный всеми,

Но дом, мною срублен, стоит в Рованиеми.

1997

Над скалой, у ходового знака, Где взлетает чайками прибой, Отдыхает одиноко якорь

У морской лагуны голубой.

И каким приливом иль норд-остом Заброшен на стоянку забытья -

На этот позабытый богом остров Старик адмиралтейского литья.

Напрасно роюсь в поисках ответа, Страницы бортжурналов распыля... Каких морей не рассекал он ветер,

Приподнятый к форштевню корабля?

По глупому примеру за другими На якоря обветренном челе

Кинжалом выцарапываю имя - Случайный гость на Северной земле!

Свершив аврал, романтики, мы просто Легли на курс, растаяли во мгле...

Но иногда мне снится голый остров И якорь на базальтовой скале.

Ефремов Камень, 1948

В ладонях гор седого Заполярья Гигантским изумрудом с высоты

Сверкает, словно праздник, Кильписъярви Над буднями и миром суеты...

Бездонное, ледяно-голубое -

Мне трудно как реальность воспринять... Одновременно радостью и болью

Тревожит неохватностью меня...

И кажется, слова обыкновенные Стихами обернутся в этот день.

И верится, что волны белопенные Поднимутся за стаей лебедей...

Пытаюсь я предаться созерцанию, Но мне мешает память об ином - Другая даль с пургою и туманами И озеро в убранстве снеговом.

Но тот пейзаж нам не казался раем - За каторгой нельзя представить рай, Мы тихо умирали, проклиная

И нашу жизнь, и этот стылый край...

Друзей мы хоронили в саркофаге - В нетающем подводном леднике,

Без почестей и наклоненных флагов, С привязанною биркою к руке...

Но жизнь идет! Сверкает Кильписъярви, Глубинный свет зовет издалека,

В моей душе печалью озаряя Плывущие из детства облака...

1997

Я понял слово - упоенье У водопада Черных скал,

Где звук органа в рыхлой пене К вершинам сосен долетал.

И эхом отвечали скалы, И звуки падали на дно, Но упоение свершалось, В моей душе отражено.

Так наступало обновленье, Где явь мерещилась во сне - Рождался образ Вознесенья Над водопадом в вышине.

И словно я взлетел к вершинам И в белом облаке парил,

И к яркой зелени долины Вернуться не хватило сил...

Я - божьей милостью художник, И в мире все подвластно мне... Но было все-таки тревожно

Без крыльев в синей вышине.

1998

Как гром среди ясной лазури, Однажды подступит беда,

И ты не управишься с бурей, Тебя обходившей всегда.

Потеря любимого брата Тебя закалила в бою,

Но боль безнадежной утраты Сковала жестокость твою.

Внезапно слеза подступила, Как дом твой покинула мать - Не дали сокрытые силы

Ни душу, ни крылья сломать.

Но как-то жестоко и просто Уходит единственный сын...

Ты станешь непрошеным гостем, Оставшейся в поле - один.

Твои устремленья он предал, Не веря себе самому,

И радость труда и победы Ненужными стали ему.

Тогда пораженья не выдай И в сердце огонь потуши, И угли горючей обиды Рассей по таежной глуши.

Спиной обопрись на березу, А грудью - на острую сталь,

И пусть всепрощения слезы Твою обласкают печаль.

Не бойся каленого друга - Тобою наточена сталь,

И смерти внезапная вьюга Умчит тебя в сладкую даль.

Не будет измены и боли, А только желанный покой. Так пусть эта горькая воля Твоей совершится рукой!

Но если изменишь решенье - Отринешь кинжал от груди, И если сочтешь пораженье Победой на новом пути

И тяжести прошлого груза Оставишь в прожитой судьбе, То будет Вселенская муза

Опять улыбаться тебе...

Без дома, любви и причала, От трудных прощений храним,

Ты снова начнешь все сначала, Веселый седой пилигрим!

1998

Над северным норвежским городком, На празднике у церкви, над фиордом Терзающие душу холодком

Звучали мне знакомые аккорды.

И песня поднималась и звала На горные сверкающие дали. Весна, казалось, снова зацвела

На голубом Клухорском перевале.

И парень пел, и вторил хор ему, И публика, похоже, оценила

И в мужестве, и в дружбе что к чему, И песни поразительную силу.

А я стоял за всеми, в стороне,

Меня спросить никто не догадался - С поэтом жили мы в одной стране, Однажды даже с ним я повстречался.

И если б на норвежском языке

По волшебству заговорил случайно - Сказал бы, как тогда на леднике Рассвет его аккордами встречали.

Я показал на куртки рукаве

Эмблему эдельвейса, мне на счастье, И сдвоенная буква «Дубль В»,

Как символ, чтобы снова повстречаться.

Но ничего я сделать не сумел:

Не похвалиться и не вызвать зависть, Что мне он лично одному напел

Те песни, что бессмертными сказались.

Никто тогда так толком не узнал

На многолюдном пестром фестивале,

Какого гостя город прозевал

Из грозовой российской дымной дали...

И был на Осло запоздалый рейс,

И с деловым и нежным интересом Потрогала на счастье эдельвейс Норвежская, как фея, стюардесса.

1998

На северном норвежском берегу Над синею бездонностью фиорда, Как знак беды норвежцы берегут

Советский танк, глухой бронёю гордый.

Зачем он здесь, железный мой солдат? Как видно, скал и моря не хватало,

Когда смертельным пламенем объят, Взлетел он на бессмертье пьедестала.

Но нет имён сгоревших здесь ребят, А только боль отхлынувшей тревоги. Мне чудится, что души их стоят,

Безликие, в бурьяне у дороги.

Так было и в другие времена,

Что добрый мир способствовал забвенью... Но сбитые с гранита имена

Гудят во мне, как крик самосожженья.

1998

Здравствуй, Лаппи, - страна тишины, Белой совы и оленя!

Твой образ рождался в счастливые дни На радость и на удивленье.

Трудные тропы нагорий твоих, На россыпей грозные кручи

Ведут на просторы вершин ветровых, На звон водопадов летучих.

Я слышу твой зов, это значит - живу, Стремлюсь к совершенству покуда, Надеюсь увидеть еще наяву

Мечты превращение в чудо!

1999

Там, за лапландскими горами Да за морозной широтой Стеснительно гордится Рауни Рукотворённой красотой.

И оживает чёрный камень Из толщи северных снегов, Когда волшебными руками Она касается его -

Выходит голова оленя, Запрятанная сотни лет,

Из тверди каменного плена

На радость мне - на белый свет.

Или сова - ночная птица,

Из камня белого вспорхнёт, И будет мне ночами сниться Её таинственный полёт.

Я, может быть, совсем напрасно Не забегаю в этот дом,

А неизбежную опасность Придумал я в себе самом:

Что до беды осталась малость, И каждый день того и жди - Она позволит злую шалость

И вынет сердце из груди.

И под умелыми руками Неретивое наяву

Преобразится в твёрдый камень, Слегка похожий на сову!

За чудесами может статься, Что мне на долгие года

Без сердца суждено остаться. Возможно, что и навсегда...

А фея птицу установит

На полку каменных зверей, И мне придётся в роли новой Сидеть собакой у дверей...

И назревает расставанье, А от сомнений нет житья, И золотые руки Рауни

Уж больше не целую я.

2000

Опять зовут большие города. Но видно, позабуду я не скоро,

А может быть, запомню навсегда Лапландские щемящие просторы.

Похоже, я причастен ко всему,

Что создано божественной природой - И синий свет озер - мне одному,

И золото закатов и восходов.

Высоких тундр жемчужные снега Зовут манящим чувством обновленья, И кажется мне звонкая река

Печального лапландца песнопеньем.

Когда меня отвергнет этот край, И сам себя я завтра позабуду,

Ненужным станет, что еще вчера

Казалось мне и таинством, и чудом!

Способна лишь внезапная любовь Меня сразить, как молния лесину. Как птица Феникс я возникну вновь

Такой, как был, мечтательный и сильный.

И захочу я всё начать с ноля

И мировую скорбь изведать снова,

Пока меня морозная земля

Не примет, как отшельника смешного.

Сегодня мне в молчании стоять

Над водопада приземленным гудом, И счастье жить покажется опять

Единственным невыдуманным чудом!

2000

Из литого серебра силуэт горы - Называется гора Мустатундури.

Жёлтый сумрак впереди и костёр зари - Нам приказано идти на Мустатундури.

Где-то у подножья гор в группе скал крутых Условно был назначен сбор оставшимся в живых.

Ноет стёртая нога, прострелена рука, Мы не валяли дурака там, в тылу врага.

Ах, если бы, ах, если бы.… Зачем она, война,

В слепой истерике стрельбы без отдыха и сна?

Долгий северный закат медленно горит И светит синью серебра Мустатундури.

Нам без памяти брести, и нет пути назад. В испуге лает впереди немецкий автомат.

И нет другого нам пути, как на мишень горы Встаёт бедою впереди Мустатундури.

Письмо без адреса, в крови, в кармане у меня - Мольба о жизни и любви в безумном беге дня.

И лишь во сне увидит мать тревожный свет зари, Но некому ей рассказать о Мустатундури.

Обманут я февральскими капелями И под весну раздетыми лесами,

И мартовскими хлесткими метелями, И серыми, без солнца, небесами.

Мне стыдно, что легко я так обманут, Что было все разыграно так мило - Пообещают солнце спозаранок,

А выдадут с утра пургу постылую.

Письмо твое должно прийти ко вторнику, Но видно, не летают самолеты,

И над морскими мрачными просторами Опасная для кораблей погода...

Возможно, что закручен мир неверно, И потому ничто меня не радует...

Но по весне мы встретимся, наверное, И снова все закрутится, как надо!

1997